Из личных воспоминаний Олега Борисовича:
После окончания училища я проходил службу в Группе советских войск в Германии, в отдельной трубопроводной бригаде. В марте 1980г. из состава бригады срочно сформировали отдельный трубопроводный батальон для отправки в Афганистан. Железнодорожным эшелоном прибыли в район Термеза (Узбекистан). Здесь ждали подхода других эшелонов – с автомобильной и бронетехникой, трубами, оружием, боеприпасами. Мы должны были протянуть по территории Афганистана нитку трубопровода.
Но ещё до пересечения границы практически весь состав батальона переболел дизентерией – кто в лёгкой, кто в тяжёлой форме. Это в памяти моей больше всего осталось. Батальон, оказывается, можно вывести из строя очень легко, и воевать не надо, он был полностью небоеспособен. Спасли нас местные жители – узбеки. Пришёл дед один, видно, прослышав про нашу «беду». Он с солдатами в пустыне накопал корней верблюжьей колючки. Заваривали и пили.
Пересекли границу по понтонному мосту, наведённому через Амударью. Первый населённый пункт на пути нашего следования – Хайратон, оттуда мы должны были тянуть нитку на Пули-Хумри.
Меня назначили командиром головной походной заставы. На БТРе проводил разведку рельефа местности, наличия противника. Первые машины шли без охранения, и только тогда, когда нас обстреляли, стали давать сопровождение. Произошло это в 15км от границы. За моим БТРом шла радиостанция – РС-405, она и подверглась обстрелу. Машина перевернулась, погибло двое солдат.
Сразу же начали прокладку труб. На трубоукладчике – 100 труб, каждая весит 80кг. Работали на разгрузке по трое: один сверху трубу направляет, двое её внизу принимают и тут же укладывают. Правда, отработано всё было до автоматизма, практически трубу на руки не брали. Работали в напряжённом темпе, на полном энтузиазме. Люди валились от усталости.
За первые сутки мы проложили 75км труб при норме 30км. Кроме того, мы укладывали кабельные линии связи.
На батальон была возложена и задача по охране трубопровода и устранению повреждений. Через каждые 10-20км, в зависимости от рельефа местности, мы встали вдоль трассы небольшими гарнизонами – по 7-12 человек.
Диверсии «духи» совершали постоянно, иногда и по несколько раз в сутки. Они или подрывали трубы в местах стыковки, или достаточно было хорошо тросом дёрнуть, чтобы трубы разъединились. Вытекший бензин поджигали. При порыве с двух ближних гарнизонов выделялись ремонтная группа и охранение.
Мой гарнизон стоял у подножия горы между Пули-Хумри и Ташкурганом, в 15км юго-восточнее населённого пункта Саят. Местные жители нас встретили настороженно, но потом мы нашли с ними «общий язык». Мы им немного помогли с продовольствием – афганцы очень бедно жили. Они нас тоже угощали. Каждое утро шли мимо нашего поста на поле, обязательно то фруктов принесут, то молока, то лепёшек своих. А лепёшки эти как «деревянные», да и по вкусу нам непривычны были, но отказываться нельзя, если хлебом угощают. Для них хлеб – святое, они на хлебе клянутся.
31 мая на мой гарнизон вышла банда в количестве 120 человек – эта цифра прозвучала уже потом. В тот день я прибыл в штаб батальона. Он находился в Пули-Хумри, в 60км от нас. Комбат назначил меня дежурным по батальону. Я временно исполнял обязанности командира роты, который находился на лечении в госпитале. Через неделю после нашего ввода в Афганистан возобновились явления дизентерии, а потом к ней присоединился и вирусный гепатит. До 20 % состава батальона находилось на лечении в Кизыл-Арвате и Термезе. Как исполняющий обязанности командира роты, я контролировал участок трубопровода, где расположились наши 14 гарнизонов. Я их проверял каждые 2-3 дня.
В общем, когда комбат назначил меня дежурным, я стал возражать. Ребята у меня в гарнизоне были ещё «зелёные», апрельского призыва, они в мае только присягу приняли. Я не мог их одних оставить. Командир со мной согласился. Я получил ротный пулемёт и поехал в гарнизон. Было еще светло, но уже слегка сереть начинало. Я поставил пулемет на позиции, показал ребятам, как стрельбу из него вести.
Полпервого ночи часовой доложил, что на горе группа вооруженных людей, которая движется в нашем направлении. Я скомандовал: «Гарнизон, в ружьё!». По радиостанции связался с частью, но мое сообщение не было понято. Я первым начал обстрел из пулемета. По нам тоже открыли огонь. Бой длился до полпятого. Вызвать помощь из части возможности уже не было – в ходе боя радиостанция была прострелена. В 30км от нас стояли десантники. Я из «Дегтярёва» дал очередь вверх трассером – это был у нас условный знак с просьбой о помощи. Но подоспели они тогда, когда у нас уже всё было закончено.
Убило солдата, который подносил мне пулемётные ленты. А тут и последний остававшийся в живых солдат расстрелял весь свой боекомплект и стал кричать: «Давай уходить, лейтенант!». Уходить было просто некуда. Я его остановил, поставил пулемёт ему на спину и продолжил стрельбу. Через несколько минут он был тяжело ранен. Я ввёл ему два тюбика промедола, загрузил его и убитых в машину, и рванул в часть.
Когда приехал, раненый ещё был жив. Он скончался в Термезском госпитале. Боец этот – Уваров Владимир из Ростовской области – до сих пор стоит у меня перед глазами. Фактически он закрыл меня своим телом.
Через некоторое время я тоже попал в Термезский госпиталь – с болезнью Боткина. Госпиталь был переполнен. Мы лежали под открытым небом. Инфекционное отделение рассчитано на 17 коек, а только нас – «желтушников» – было больше тысячи, а рядом ещё тифозные и малярийные. Лекарств и медперсонала не хватало. Потом дополнительно поставили палатки, появились в необходимом количестве полевые кухни, поступили лекарства, прибыли военные медики из Ленинграда.
Нам советовали есть больше арбузов. А деньги – только у офицеров. Сбрасывались в «общий котёл» – и на рынок. Местные нам, «госпитальным», продавали арбузы в два раза дешевле – по 5 копеек за 1кг вместо 10 копеек. Они сами и грузили арбузы в машину, везли в госпиталь и разгружали.
После госпиталя меня снова направили в Афганистан, хотя, когда выписывали, было заключение врачебной комиссии: «Годен к службе вне строя в мирное время, ограниченно годен 1 степени в военное время».
Об Афгане вспоминать тяжело, да и не хочется. Проходит время, и всё уже оцениваешь по-другому. Вспоминаю тот бой и погибших ребят. Может, и моя вина, как командира, есть в том, что они погибли. Сказались необстрелянность и отсутствие элементарного боевого опыта. Да и был я не на много старше тех призывников.
