Из его личных воспоминаний:
До призыва в армию я закончил первый курс Ленинградского института инженеров водного транспорта. Наверное, поэтому меня, как «технаря», и направили в трехмесячную учебку в г. Иолотань (Туркмения), в инженерно-техническую роту. В роте готовили дизелистов для обслуживания котельных. Учебка была довольно большая. В нашей роте – 150 человек. Такая же рота была у связистов. Пехоты было три роты. Хорошие казармы, современные полигон и боксы для техники. Много внимания уделялось боевой подготовке, умению вести стрельбу. Стрельбы проводились постоянно. Но особенно сильно готовили пехоту. Их «таскали» от и до. Если мы за три месяца сделали пару выходов на полигон в полной боевой выкладке, то пехота делала это с первого дня. Только марш-бросок – 18км. Они практически и жили на полигоне в палатках. Стрелять их учили из всех видов стрелкового оружия. И это была рядовая учебка, десантников готовили еще сильнее. Мы уже знали, что нас готовят в Афганистан. В Союзе служить оставались, может, 2-3%. Отправляли нас ночью 8 февраля на самолете Ил-76.
Прибыли в Кабул на пересыльный пункт. Распределили по частям. Меня – в инженерно-саперную роту 181-го мотострелкового полка. Полк находился на окраине Кабула, как раз дорога шла на Баграм, Саланг и Хайратон. Рядом с полком был «отстойник», где собирали колонны. В полку – три мотострелковых и минометный батальоны, каждый выполнял свою задачу. Роты – инженерно-саперная, материально-технического обеспечения, связистов, разведки. 1-й батальон практически каждый день занимался сопровождением колонн в направлении на Газни и Гардез. Протяженность нашего участка маршрута составляла километров 30. Личный состав 2-го батальона находился на блокпостах, расставленных вдоль дороги на Саланг. Это участок зоны ответственности полка, протяженностью 10-15 километров. Дальше уже стояли блокпосты другого полка. 3-й батальон подключался к армейским операциям, в том числе по проводке колонн. Например, проводится армейская колонна на Файзабад, в районе которого активно действовали бандформирования. К проводке колонны, ввиду опасности маршрута, подключалось несколько полков. Длилась такая операция месяц и больше.
[ Из письма Александра своему родственнику дяде Ване – Измайлову И.И., участнику ВОВ с 1944г., награжденному орденами «Славы» 3-й степени, Красной Звезды, двумя медалями «За отвагу»: «…Решил написать тебе отдельно, хотел написать отцу, да боюсь, что мама прочтет. Дело в том, что я не работаю на электростанции. Я попал в саперную роту и буду сапером. Был уже в рейдах. Правда, в горы не пошел, но обстреливали нас здорово из реактивных снарядов. Вообще, здесь местами, где спокойней, а где наоборот. Наш полк считается одним из самых боевых. Так что на операции будем ходить часто, иногда на 3-4 дня, а возможны операции и по месяцу.
Оружие здесь полностью боевое, ничего учебного нет. Мины английские, шведские, итальянские; противопехотные в основном пакистанские и китайские. Мины сейчас в основном пластиковые, шведские вообще без корпуса, только английские в железном корпусе, так что миноискатель сейчас не эффективен. Пользуемся щупами, то есть идешь и тыкаешь землю палкой с иглой.
Впрочем, хотя здесь и идут боевые действия, особой опасности нет. Тем более, что сейчас мы будем ходить только на блокировку. Заблокировали район, а дальше уже сами афганцы могут воевать. Но пока что у них это очень слабо получается.
Папе можешь сказать, что я сапер, но тете Жене и маме не говори, а то будет паника. Хотя волноваться нечего».]
Показали нам основные типы мин, которые «духи» ставили. В основном – китайского, американского, итальянского производства. Все – пластиковые, один боек был металлический, весил несколько граммов, поэтому и миноискатель не брал. Работали щупами. Американские мины – на треногах или навесные, с шариковыми зарядами. Заряд – на 280 шариков. В зеленке такие мины ставили на «растяжку», привязывали к дереву. Радиус поражения очень большой, до 200 метров.
Нам объясняли, какие мины можно снимать, какие – нельзя, но принцип был такой, что лучше ничего не снимать. Лучше подорвать или обойти. Если была возможность мину обойти или объехать, ставился флажок. Если позволяли условия местности – подрывали. На мину ставилась толовая шашка, протягивался бикфордов шнур. Отошел на безопасное расстояние, и взорвал. И «кошками» работали. Мина обкапывалась, ставилась «кошка». Отползаешь за укрытие и веревкой выдергиваешь. Но бывало и такое, что на дороге в узком ущелье обойти мину возможности не было. А если подорвешь, значит, и дороги уже нет, и ее надо восстанавливать. Тогда уже пробовали мину снимать. Особенно, если «духи» ставили «итальянку». У нее заряд – 2,5кг, рассчитан на подрыв БТРа, а под мину еще фугас килограммов на 200 закапывали. Танк взлетал, как пушинка.
Далеко не все попытки снять мину были удачными. Одно дело, когда саперов учат в военном училище и готовят профессионалов. Мы же были дилетантами в этом деле. Да и за время службы все освоить невозможно. «Духи» же тоже не дураки. Если они видят, что мы какие-то типы мин снимаем, они начинают ставить другие.
Саперный полк стоял в Чарикаре. Там были минеры, которые ставили минные поля. Были саперы, которые в случае необходимости эти поля снимали. Потом опять минировали. Это были специалисты. 02.1986г. призван Керченскимслужбы призван Керченским военкоматом 9.10.1985г.
У нас были случаи подрыва на минах, когда пытались их снимать. И при этом еще вот какую ошибку делали: если у кого-то самого не получается, других подзывает на помощь. У нас так 4 человека подорвались. Нашли они семь фугасов, щупом пробили. Начал один снимать, что-то у него не ладилось, он других подозвал. Подошло еще трое. Кто-то сидел на радиоуправлении, и подорвал всех четверых. Ребята – дембеля, им через неделю уже домой был срок убывать.
На блокпосту подорвались сразу 12 человек. Нашли они фугас, килограммов на 100, с электрозамыкателем. Пытались его снять. А что такое электрозамыкатель: неправильно отключил или отрезал провода, он мгновенно срабатывает. Это было ЧП, начальник инженерно-саперной службы полка разбираться ездил, что и как произошло. Четверо – насмерть, у восьмерых – руки, ноги оторваны, а еще двое легким испугом отделались.
Или ставилась такая вещь, как «Охота». Несколько мин замыкалось на одну сеть, на аккумулятор. Хорошо, если аккумулятор сел, тогда не сработает. Аккумулятор может работать и месяц, и два. Специалисты такие мины, может, и смогут снять, а мы – нет.
Поэтому и установку нам давали: нашел, значит, один и снимаешь. А там – как получится, как повезет.
Работа у нашей роты была рутинная. Мы почти каждый день «прощупывали» наш участок дороги от Кабула в направлении Газни и Гардеза. Расстояние было небольшое, но эти 30 километров надо было пройти пешком. Выходили рано утром. Дорога – в основном асфальт, но был участок дороги, километров 5, грунтовки. Асфальт не заминируешь, видно будет, что дорога вскрыта. Поэтому минировали обочины. Дороги узкие. Бывало, навстречу шла колоннна, приходилось съезжать на обочину. Дождей практически нет, пыль и пыль кругом. Не поймешь, кто и где ковырялся. Визуально определить очень трудно, какое место минировано. И опять же, не будешь ведь щупать каждый сантиметр. Здесь прощупал, здесь пропустил. А что такое минирование под технику: щуп пробивает на глубину сантиметров в 20, а заминировано, например, на полметра глубины. Идет колонна, земля накатывается. Прошла первая машина, чуть землю «прессанула», вторая, третья прошли, – еще «прессанули», а четвертая машина взрывается. Такое бывало неоднократно на многих сопровождениях.
Подрывы были. И люди подрывались, и боевая техника. Два парня у нас в роте погибли, два друга. Учились в одной группе в институте в Барнауле. Призывались тоже вместе. Служить попали в один полк, в одну роту. И погибли с интервалом в два или три месяца. Один из них подорвался на противопехотной мине. Он шел впереди БМР – боевой машины разминирования. Разорвало живот, даже до госпиталя не успели довезти. А второй в этой же «бээмэрке» перевернулся. Дорога была грунтовая, очень узкая. С одной стороны скала, с другой – обрыв, метров 70. На узкой дороге в ущелье плохой обзор, из триплексов тяжело было ориентироваться. Водители открывали люк, сидение поднимали, чтобы обзор был. «Бээмэрка» – машина многотонная, на базе танка. Стала сползать с обрыва, перевернулась и сорвалась в ущелье. Пулеметчик и второй водитель внутри сидели. Они остались живы, а этого раздавило. Был бы люк закрыт, может, и он бы живой остался.
Раз в неделю «духи» мины обязательно ставили, но у нас направление было уже более или менее «наезженное». Все зависит от территории контроля. Кабул – это крупный политический и административный центр, и наших частей там было много: 103-я воздушно-десантная дивизия, зенитно-ракетный полк, артполк, два полка – наш и 180-ый Баграмской дивизии, другие части. Они стояли кольцом по периметру Кабула. На дороге блокпосты фиксировали всех подозрительных. Каждый день разведроты выходили. То есть осуществлялся контроль, поэтому и направление это было относительно спокойное. Вот Руха, Кандагар, Джелалабад – эти направления уже посерьезнее. В Рухе полк стоял, там их каждый день обстреливали. Руха – это как ссылка. Саперная рота у них была как штрафрота. Только мины снимут, на следующий день выходят на дорогу – опять мины стоят. Саперы там были «безбашенные». Они на БТРе гоняют, пока не подорвутся, потом других сажают.
Колонны на Газни и Гардез шли небольшие, машин 30. Достаточно было одного батальона на сопровождение. Казалось бы, это расстояние за полчаса можно проехать. Но колонна тянулась медленно. И дорогу, где грунтовка, надо прощупать, и обочину. Часа два мы туда шли, часа два – пропуск колонны, и часа два – назад. Выходили утром, а приходили к вечеру.
Нападения на колонны бывали. Принцип всех нападений – шквальный огонь из гранатометов и пулеметов в течение 5-10 минут. Потом духи сворачивались и быстро уходили. Группы у них были небольшие и мобильные. Уходили быстро, потому что в колонне связь налажена. Вертолеты вызываются, у артиллерии – свои сектора обстрела. Чаще «духи» нападали на одиночный транспорт. Допустим, в Баграм надо документы доставить. Вышел один БТР и пошел по дороге. Его «убрать» элементарно из гранатомета может один человек. Сидит и ждет.
Колонны шли большие на Кандагар, на Файзабад. На Кандагаре проводились сильные операции, там своя бригада работала. Обстрелы шли постоянные, и характер местности этому способствовал – горы, ущелья. Там, наверное, самое неспокойное место было. Колонны туда шли от 100 до 300 машин. Их проводка рассматривалась как боевые действия. Подключались несколько полков, в том числе и наш. Операция могла длиться 2-3 месяца. На Кандагар я ходил уже в конце службы. Стояли на блоках. Задача – взять господствующую высоту. Взял высоту – значит, ты уже владеешь ситуацией.
На Кандагаре с полка трое погибло – лейтенант-авианаводчик из Севастополя, связист и пулеметчик. За авианаводчиками «духи» сильно охотились. Авианаводчик шел всегда впереди, он же непосредственно наводит на место расположения банды. С ним еще 2-3 человека могло идти – обычно прапорщик и связист. Как там ребят наших вычислили, не знаю. Но когда пехота на горку поднялась, они были мертвы. Уши, носы отрезаны, глаза выколоты. Двое сами застрелились, а третий или не смог, или как там вышло, неизвестно.
Честно сказать, в горах было очень тяжело. Особенно подъемы, нехватка кислорода. Боевая выкладка – килограммов 40: бронежилет, каска, автомат, 600 штук патронов, гранаты, литр воды, сухпай, скатка. А пехота шла – у них же не только свой боекомплект, а еще и штатное вооружение. Минбатарея идет – это надо с собой минометы тащить. Одна плита только весит 26кг, а еще ствол, тренога. Брали какого-нибудь «лба» здорового, он плиту тащил. Идет, как гриб-боровик. Как они в горы поднимались, трудно представить. А еще и неукомплектованность людьми была большая. В нашей роте по штату положено 107 человек, а было 80. Это уже 20% недокомплекта. В пехоте – 110 положено, а у них было 60-70, то есть 30% недокомплекта получается. Рота должна выходить на задание, а по штату положены и минометы, и гранатометы, и пулеметы, и все это надо вытащить.
[ Из письма Александра семье: «Мама, ты вот пишешь, можно ли написать твоим четвероклассникам целому взводу, да еще комсомольскому. Какой тут комсомольский взвод может быть. В армии людей не хватает, воевать некому. В каждой роте людей чуть больше половины, чем нужно, да отними от этого третью часть убитых и раненых. Вот и получается, что каждый за троих выполняет нагрузку. А психологическая нагрузка вдобавок...».]
Много людей у нас «валилось» с дизентерией, с желтухой. На боевые берешь с собой запас воды, а все равно не хватало. Когда вертолеты подбросят запас, а когда и нет. Пить воду из источников запрещали, но все равно пили.
Два раза мы сопровождали колонны на Джелалабад. Второй раз, когда после проводки возвращалось боевое сопровождение, «духи» подорвали 1-й БТР, 4-й и последний. И жесткий обстрел. У БТРов тогда на вооружении стоял крупнокалиберный пулемет Токарева, его часто заклинивало. Нас, когда мы только пришли, сразу предупреждали, чтобы пользовались им редко. Раньше ДШК стояли, те были безотказные. Пулеметы у нас позаклинивало. Мы залегли. Как ни странно, но обошлось практически без потерь. Тогда уже политика проводилась такая, чтобы меньше потерь было. Нас всегда предупреждали: заляжьте, к черту этих «духов», главное, чтобы никто не погиб. Это был уже 1987 год. Старались «влазить» уже меньше. На сопровождение отправляли людей опытных, которые года полтора прослужили. Тех, кто начинал службу, обычно на блокпосты ставили. Конечно, и на них случались нападения. «Духи» тоже наблюдают. Если там человек 100, они не полезут. А если у нас стояли отделения по 10 человек, и трое из них отдыхают, то на такие блокпосты и нападали.
Был вообще нелепый случай. Капитан – командир роты, имел привычку каждое утро пробежку делать вокруг блокпоста. Из поля зрения часового он исчезал на какие-то секунды, может, на полминуты. Часовой заметил, что тот пробежал и не вернулся. Тут же выскочил, а капитан лежит с перерезанным горлом. А здоровенный был мужик. Сидел там под видом пастуха пппппппппппп какой-нибудь наблюдатель и «вычис
под видом пастуха какой-нибудь наблюдатель и «вычислял».
Блокпосты не обязательно были только на «горках», были и в «зеленке». Иногда возле кишлаков стояли. Были кишлаки, в которых население относилось лояльно к правительственной власти и нашим войскам.
Но опять же, если они нас воспринимают, значит, они уже против тех же «духов». Чтобы жители спокойно своими делами занимались, и не опасались нападения, ставили блокпост – роту или пару взводов. Это тоже была своего рода политика – поддержка и охрана мирных жителей.
Иногда выходили на зачистки. Если совершено нападение на какой-либо блокпост, нас тут же поднимали по тревоге. Выходили, начинали в пределах 10-15км прочесывать зону. «Зеленка», сплошные километры кишлаков. И система отхода там у «духов» была очень сильная – кяризы. Вот, казалось, мы их зажали во дворе. Они зашли в колодец, и их уже нет. Подземные ходы километрами тянутся. Лично я в кяризы никогда не лазил, да никто из наших и не пытался. Забрасывали гранатами, тротил опускали, чтобы уничтожить.
Нельзя говорить, что в Афганистане было массовое кровопролитие и сплошная мясорубка. Это была служба с элементами боевых действий. Конечно, у спецназа и «десантуры» задачи были посложнее. Но у всех, кто там служил, есть негласное правило: не выставляться героями, или какими там мясниками, «Рембо» во Вьетнаме. Мы выполняли свою задачу. Тогда было другое государство, да и воспитаны мы были на других принципах. За спиной чувствовалась мощь страны. Сейчас такого нет. Каждый – сам за себя, каждый сам пытается в этой жизни выжить. Чувство коллективизма, поддержки ушло. Если бы сейчас такой Афганистан выпал, я, может, и «откосил» бы. А тогда была гордость, что Родина тебе доверила, тебя выбрала. Пусть боятся, но уважают.
Отношение к нам со стороны населения было не то, что плохое, но нейтральное. Мы иногда выходили в город, жители, особенно торговцы, на русском языке уже вовсю разговаривали. Они нам так говорили: «Англичане приходили – ушли, и вы тоже уйдете».
Хотя у меня было такое ощущение, что мы собрались остаться там надолго, а то и навсегда. Когда я пришел, палатки еще были. За два года все роты перешли в бетонные казармы, модуля – щитовые сборные домики. Автопарк обустроили. По всему периметру забором огородили, пропускной пункт поставили. Это уже были современные воинские части. И дисциплина стала потверже. Нам рассказывали, что вначале были и наркоманы, а потом стали вводиться более жесткие порядки. У нас вообще не было наркоманов. Брали некоторые анашу покурить. Психология у людей тоже разная, тем более в таких ненормальных условиях. Кто-то стресс таким образом снимал, кому-то просто попробовать хотелось. Все люди – разные.
Кража и продажа оружия тоже были. И самострелы были, и расстреливали друг друга. Дедовщина все равно была. То есть люди были все разные, и каждый всё по-разному воспринимал. Смешно сказать, но чаще самострелы бывали, когда девчонка бросит. Письмо получит, в оружейку заходит, и только потом мозги смываешь с потолка. Все эти ЧП старались «замять».
Награду тяжело было получить. Представляли к наградам часто, а вот награждали редко. Орден Красной Звезды давали за тяжелое ранение, многие водители получили «За отвагу». Тех, кто непосредственно участвовал в боевых действиях, награждали редко.
[ Из письма домой: «…Было награждение за ту операцию, на которой был ранен. Меня представляли к медали «За отвагу». Операция была армейская, поэтому представляли многих, а пришло очень мало наград. Они бы, скоты, сами бы под пулеметом полежали и землю зубами погрызли, тогда бы не жалели наград. Теперь нужно ждать до апреля, должны получать за «Воинскую доблесть». Если и эта не придет, один с духами воевать пойду. Только пойдем ли? Придумали, идиоты, какое-то перемирие, а колонны в два раза сильнее жечь начали. Духи обнаглели, сбивают уже военные самолеты. Вчера по тревоге вышли на задание. Сбили самолет, летчик на парашюте спустился прямо на них. Мы вышли, чтобы обменять его, но духи отказались. Надо было бы сунуться и погонять, но командование испугалось жертв, и в тот же день мы вернулись. Вот такая вот война. Совсем стали пуганые, как курицы».]
Cказать, что мы что-то хорошее принесли в Афганистан – это тоже бред. Сейчас все по-другому воспринимается. Да и тогда мы уже понимали, что вошли в чужую страну с определенной задачей. Те возвышенные идеи, на которых нас воспитывали, там отпадали. Какими бы миссии не были миротворческими, но когда по территории твоей страны гоняют на БТРах чужие парни и автоматами машут, сомневаюсь, что это будет доставлять удовольствие, хоть нам, хоть кому другому. Тем более, что восточный менталитет – это вообще загадка. Сегодня он тебе улыбается, а завтра ты ему надоел, ты не вписываешься в его жизнь. Любая форма, внесенная извне, для этого народа – чуждая. Они живут по своим принципам, по своим законам. Большинство населения было неграмотным, фанатично верящим в ислам. А ислам, как бы там не говорили, проповедует атаку на иноверцев. Все это обусловливается историей и менталитетом народа, то есть шансов победить там нет ни у кого – ни у нас, ни у американцев, ни у кого другого.
