А теперь рассказ самого героя статьи:
После окончания училища я проходил службу в Группе советских войск в Германии. Там мне присвоили квалификацию летчика 2-го класса. По замене попал в Среднеазиатский военный округ, в г. Талды-Курган. Через год стал летчиком 1-го класса. Летали мы тогда еще на Миг-21-ых, а в 1982г. переучились на более современные Миг-23млд.
С момента ввода ограниченного контингента советских войск в Афганистан, было принято решение о перебазировании туда и нашего полка. Но по каким-то причинам сроки отправки постоянно переносили, и только в начале 1984-го года мы получили приказ о перелете на территорию Афганистана в составе двух эскадрилий – 1-ой и 2-ой. Еще одну эскадрилью к нам «пристегнули» из Грузии, с аэродрома Вазиани.
В мае мы перелетели в г. Чирчик, на горный аэродром. Три дня отлетали в условиях горного рельефа местности, и перебазировались в Баграм.
Меняли мы полк из г. Береза Белорусского военного округа. Они были на МиГ-
21-ых. В течение месяца летчики Березовского полка нас стажировали. Уже на следующий день нашего прибытия, началась интенсивная работа: предполетная подготовка, знакомство с районом боевых действий по картам, и так далее. Нам объясняли специфику, технику и тактику работы, рассказывали об особенностях ведения боевых действий. И через два дня началась практическая работа. Ведущие летчики Березовского полка, а это – замкомандира полка, командиры эскадрилий, начинают «возить» ведущих летчиков нашего полка и продолжают знакомить, уже на практике, с районом боевых действий. Это почти вся территория Афганистана. Показывают технику пилотирования в узких ущельях. Работают практически по земле, а это очень непривычно – проноситься на скорости в узких ущельях. Но, оказывается, можно так летать, и они нам показывают, что можно. 3-4 дня мы учимся технике пилотирования в горах, в ущельях, а потом, в свою очередь, начинаем «возить» своих пилотов. На нашу подготовку отвлекается только часть личного состава Березовского полка, остальные продолжают участвовать в боевых действиях.
После освоения техники пилотирования в условиях горной местности Афганистана, начинаются вылеты на боевые удары. Летаем парами. Впереди идет пара Березовского полка на Миг-21-ых, за ними следует наша пара МиГ-23-их. В зависимости от необходимости поставленных задач, таких пар может быть несколько. И все – методом показа. Есть необходимая цель, которую нужно «ударить», заходит пара Березовского полка, эту цель «отрабатывает». Мы видим, куда они «кидают», и мы – туда же. Потому что поначалу действительно очень сложно ориентироваться в однообразии местности. Но проходит неделя-полторы, и ты уже различаешь характерные ориентиры, видишь дома, излучины рек, и так далее. Как раз проходит месяц, предыдущий полк улетает, а мы приступаем к непосредственному выполнению боевых задач.
В основном, это нанесение ударов по наземным целям по вызову авианаводчиков, либо по заранее запланированным целям. По заранее запланированным целям существует оперативная информация разведывательного характера. Она собирается, аккумулируется в штабе армии в Кабуле, и потом секретными шифровками каждый день, обычно вечером, направляется в действующие части. Эта информация на месте обрабатывается штабами, определяются цели, координаты целей. И утром, в 4 часа, когда летчики прибывают на аэродром, командир полка доводит до личного состава, кому, в какое время и по какой цели необходимо нанести бомбовый, пушечный удар. Либо это укрепрайоны, где дислоцируется определенное количество моджахедов, либо места предполагаемого сбора их ведущих командиров.
Удары по вызову осуществляют дежурные силы полка. По вызову работают, как правило, 3-4 звена. После получения вызова по телефону они должны немедленно подняться в воздух. В действующих наземных частях есть авианаводчики, а круглосуточно над территорией радиопространства находится самолет-радиоретранслятор, который имеет постоянную связь со всеми наводчиками. Поступающие от авианаводчиков заявки тут же формируются и передаются в необходимые авиаполки. Заявки могут поступать как на непосредственный аэродром – Баграм, Шинданд или Кандагар, так и на непосредственные типы самолетов. Заявка могла поступить даже на конкретных пилотов – такое тоже практиковалось. В заявке обязательно указывали характер необходимой обработки – то ли это точные бомбовые удары, то ли обработка бомбами с радиокассетами. Звенья, дежурные по вызову, оснащались различными видами боеприпасов. В зависимости от поступающего заказа, поднимается звено, оснащенное необходимыми боеприпасами. Приходит в район, связывается с наводчиком, и тот уже «нормальным» русским языком говорит, куда и как надо нанести удар, и он наносится. Наводчик корректирует, потому что удары, связанные с обработкой местности, где находятся разбросанные силы, нуждаются в корректировке. Если удар наносится по укрепрайону, которые наши никак не могут захватить, и который надо развалить, корректировки наводчиком уже не делались.
Квалификация пилота, который пробыл в Афганистане примерно 2-3 месяца, с точки зрения отработки по наземным целям, была уже настолько серьезная, что ему не требовалось никакого времени на подготовку для нанесения удара по какой-либо, даже заранее запланированной цели, как это было в Союзе. Ему выдавали карту, определяли цель, и он сразу садился в кабину. Полная мобильность. Если говорить меркантильно, то в плане подготовки своих пилотов для защиты прежде всего своего Отечества, лучших вариантов нет. Конечно, не все мы были боги с точки зрения точности попадания по наземным целям. Но, например, если наводчик просит положить бомбу в тот или иной забор, не скажу, что с первого захода, хотя есть вероятность и этого, но со второго захода летчик обязательно положит бомбу туда, куда его просят. Если наводчик просит положить бомбу 5-10 метров правее, пилот кладет ее правее. Это не сказки.
Первые два или три месяца мы отработали всем составом полка, потом одну эскадрилью перебросили в Шинданд, а 3-ю, которая была «пристегнута» с Вазиани – в Кандагар. При необходимости привлечения к какой-либо операции большого количества самолетов, эти эскадрильи снова перелетали в Баграм. Они садились на аэродром, тут же подвешивались боеприпасы, и самолеты участвовали в операции.
В Афганистане дислоцировались разные типы самолетов – наши МиГи-23, СУ-25 «Грачи». Это очень хорошие суперновые штурмовики. Были СУ-27 – истребители-бомбардировщики, но это слабая машина в горах. У нас их была одна эскадрилья, и на удары, связанные с большой высотой, оии не очень-то часто вызывались. Эффективность боевого снаряжения и точность попадания была очень хорошая у штурмовика-«Грача». Работали они, в основном, на равнинной и слабо возвышенной местности. Там это были беспредельные короли. А у наших МиГов акцент больше делался на работу в горах. МиГ-23 – самолет с достаточной тяговооруженностью. Все точки, выше 4000м, мы обрабатывали.
Выполняли мы и «сезонные», или операционные работы, когда каждый год наземными войсками проводились широкомасштабные операции по захвату серьезных укрепрайонов, таких, как Панджшер и Бамиан. В операционные дни летчик за день дежурства в среднем совершал не менее 5 вылетов. Это очень сложная, напряженная, изматывающая работа. Жара, пока сядешь в кабину и взлетишь, и включится кондиционер, тремя потами покроешься.
«Духи», конечно, оказывали сопротивление имеющимися у них средствами ПВО. По низколетящим самолетам, заходящим на обработку целей в ущелье, вели огонь из ДШК. В ущелье самолет не может атаковать цель с любого направления. Там существуют только два направления: или с одной стороны ущелья заходить, или с другой. Соответственно, на склонах ставятся ДШК, и по заходящим в ущелье самолетам создается стена огня. Но случаев, связанных с потерей самолетов от воздействия ДШК, в нашем полку не было. Привозили пробоины, незначительные повреждения. В соседнем полку СУ-25-ых потеряли два самолета, подбитых именно из ДШК.
За мою бытность Панджшерские операции два или три раза проводились. Как получалось: наши ущелье почистят, оставят там афганцев. А через какое-то время, месяца через два или три, все это опять оказывается в руках моджахедов. Конечно, каждые два или три месяца не будешь проводить армейские операции, но периодически ущелья чистили.
Кстати, огневое противодействие в Бамианском ущелье у духов было гораздо сильнее, чем в Панджшере, и, по сравнению с Панджшером, оно было мало «чищено». Там были большие скопления бандформирований, и сухопутные войска туда не «совались», кроме, как при проведении операций. Но будем говорить так, что Бамианское ущелье занимало для нас в Афганистане не столь важное стратегическое положение, как Панджшерское.
При нанесении тех или иных ударов нам обязательно выделялось сопровождение «вертушками», работающими в режиме поисково-спасательной службы. Был принцип обязательного подбора. Летчик, работающий в том или ином районе, должен быть уверенным, что его обязательно подберут в случае катапультирования. Обычно выделялись пара прикрывающих Ми-24-ых, которые должны были «отработать» продвигающихся к месту посадки летчика бандитов, а подбирающими были, в основном, Ми-8-ые. Мы, летчики, особенно любили, когда на подборе были Ми-8-ые. В горах они хорошо поднимались и подбирали сильно. Ми-24-ые, конечно, серьезные боевые машины, бронированные, защищенные, но в горах тяжеловаты.
В нашем полку случаев катапультирования не было. В Березовском полку был. Там мой «однокашник» служил, он в Афганистане получил ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Его подбили в Бамиане, и он пытался на загоревшемся самолете дотянуть до Баграма. Сзади пристроился его ведущий – замкомандира полка, который следил за состоянием самолета. Когда положение стало критическим, он приказал катапультироваться. А тогда была еще не очень совершенная система овладения вооружением, которое находилось в НАЗе – неприкосновенном авиационном запасе. Нужно было расстегнуть контейнер, достать автомат, который там заложен, передернуть его, и только тогда иметь возможность вести огонь. У нас уже была более совершенная система овладения оружием. После катапультирования автомат вываливался на веревке, достаточно было его подтянуть, и можно вести стрельбу уже в воздухе. Так вот тот летчик рассказывал, что пока он расстегивал контейнер, поднял голову, а метрах в 5-8 стоят два духа с карабинами наперевес. Хорошо, реакция сработала. У него на поясе висело 4 «лимонки». Он бросил гранату в «духов», которые уже были уверены, что все - «голубой комбинезончик» попался. Успел спрятаться за камень. Кроме гранат, был только пистолет «ПМ». Для него, наверное, все это длилось очень долго, но на самом деле через 2-3 минуты подскочили вертолеты. А как только появились вертолеты, «духи» прекратили всякую стрельбу и попрятались. Сел Ми-24-ый и подобрал пилота.
Летом, когда шла массовая переброска оружия и боеприпасов из Пакистана для поддержки действующих банд, мы выходили на «свободную охоту» на караваны. На этот вид работы приходилось достаточно много полетов, и была постоянно задействована какая-то часть сил. «Свободная охота» выполнялась в составе пары. Задавался район поиска, и мы осуществляли поиск всех караванов с оружием или вооруженных людей на конях, которые шли из Пакистана. Последних можно было определить однозначно, а вот караван – мирный он или нет, определить сложнее. Но если он идет по известным нам караванным тропам, пробирается по ущельям, то значит, это караван врага. Он уничтожался. Караван – это примерно от 10 до 20 верблюдов. На машинах передвигались очень редко, но все одиночные машины, которые передвигались по караванным тропам, тоже уничтожались.
Организовать сопротивление со стороны караванщиков пролетающей на скорости паре истребителей, тем более уже натренированным в таких вещах, было практически невозможно. Время захода и нанесения боевого удара по конкретной цели после ее обнаружения составляет приблизительно 40 секунд. За это время очень сложно отреагировать и попытаться как-то себя защитить, потому что, как только цель обнаружена, пара заходит на боевой разворот и сразу сваливает на атаку. Если цель была довольно многочисленная, и одного захода было недостаточно для ее полного уничтожения, то пара разделялась для непосредственного постоянного огневого воздействия. Это делалось потому, что для второго захода требуется время. Чтобы у караванщиков не было возможности организовать противодействие, удар наносился первым самолетом. Пока он выходит и готовится к очередной атаке, в этот момент удар наносит второй самолет, то есть цель находится под постоянным огневым воздействием до полного уничтожения.
На «свободную охоту» группа прикрытия не выделялась. В этом плане такое мероприятие было делом опасным, но, с другой стороны, вероятность наткнуться на какой-либо неизвестный «духовский» укрепрайон, была невелика.
Помимо этого, были еще так называемые полеты дежурства вдоль границы с Пакистаном. Одно время оттуда в Афганистан пытались вертолетами перебрасывать живую силу и боеприпасы. Боевое дежурство в воздухе осуществлялось круглосуточно, но, как только мы его ввели, такие переброски сразу прекратились, и опять пошли караваны. Но дежурить все равно продолжали, чтобы не допустить новых попыток. Ходили вдоль границы, менялись через каждые два часа. А с той стороны параллельно нам тоже ходит пара истребителей.
Мы потеряли только один самолет. Это случилось уже в последний день, когда мы покидали Афганистан. Все были уже в воздухе, а это была последняя пара полка. Самолет взлетел, набрал высоту, всего 1500-2000 метров, и у него загорелся двигатель. Это возможно или из-за технического отказа, или, что нам представлялось более вероятным, попала ракета. Самолет загорелся, пилот катапультировался. Но парашют не раскрылся, он просто болтался, как тряпка. Отказ купола мог произойти либо по ошибке укладчика, что мало вероятно, либо было попадание не только в двигатель, но и в парашютную систему. Официальной версии гибели майора, начальника штаба эскадрильи, мы так и не узнали. Очевидцами были только те, кто нас менял и остался на аэродроме – полк из Староконстантинова. Да и о том, что погиб наш пилот, мы узнали только в Союзе, на следующий день после возвращения.
За участие в боевых действиях в Афганистане практически весь состав полка был удостоен правительственных наград.
